Темные истории - Страница 4

Подросток, натянув капюшон и подняв воротник, топтался у подъезда, не совсем понимая, почему-таки решил придти и старательно списывал все на проснувшееся любопытство. Через пять минут к нему присоединилась Леся, они обменялись взглядами, но даже не поздоровались, продолжив стоять уже вдвоем.

Тишину нарушал лишь дождь.

И вот, когда телефон в вовкином кармане пропищал десять часов, к ним подошла новенькая: в легком черном пальто, с рассыпавшимися по плечам яркими волосами, слегка завивающимися от влаги. Окинула ожидающих взглядом, дышать, по обыкновению, стало легче.

— Спасибо, что пришли… — негромко произнесла девушка, протягивая перетянутые тонкой бечевкой холщовые мешочки Вовке и Лесе. — Положите в карман. Думаю, пригодятся… Пойдемте.

Вовка молча последовал за ясноглазой, твердо решив ничего не спрашивать и ничему не удивляться, позади него шла Леся, так же молча.

Девушка потянула дверь подъезда (домофон не работал), прошла в темный проем, ее шаги почему-то слышно не было, в отличие от вовкиных, который, как ни старался, тише идти не мог. Катюшина квартира была на девятом, но лифтом новенькая пренебрегла. На пятом у Вовки заныли ноги, на восьмом появилась одышка; как ни странно, самой выносливой оказалась Леся: даже дыхание не сбила. Подросток вспомнил, что она, как и Димка, была бегуньей.

Новенькая с трудом перевела дух, стерла пот со лба, внимательно поглядывая на своих спутников. Вовка никак не мог отделаться от ощущения, что ее светлые, нереально бирюзовые глаза видят его насквозь.

— Возможно, будет страшно, — наконец сказала новенькая и прошла в катюшину квартиру.

Почему открыто? Почему страшно? Кто ты вообще такая? Десяток вопросов закружился вокруг Вовки, с подростка словно пелена спала, когда он нерешительно замер на пороге. Но задавать их было поздно.

Его подтолкнула Леся; осознание того, что она знает больше о происходящем всколыхнуло злость, которую погасил всего один взгляд бирюзовых глаз.

В квартире было темно и тихо, а еще прохладно, и пахло гнилью… Острое чувство запустения, заброшенности навалилось на подростка, осторожно прошедшего на кухню.

На столе стояли две чашки, коричневые от засохшего недопитого чая, на блюдце лежало домашнее печенье, затвердевшее до состояния камня, все покрывал слой серой пыли… На подоконнике — ваза с засохшими астрами… Вовка узнал в них тот самый букет, который подарил Кате после линейки… Передвижная рамочка настенного календаря замерла на первом сентября.

В соседней комнате негромко вскрикнула Леся, и подросток моментально кинулся к ней. Школьница стояла, прижав к лицу руки, расширенными от ужаса глазами глядя на бесформенную темную массу, в которой с трудом угадывались очертания двух человеческих тел.

Мужчина и женщина, словно иссушенные, покрытые пушистым слоем плесени, взирали на подростков черными провалами глазниц, замерев в немом крике. На женщине был милый розовый халат, мужчина закрывал ее собой.

— Ч-что это? — живот скрутило спазмом, голос охрип, Вовка повернулся к Лесе, та только покачала головой, выбежав из комнаты.

Неожиданно квартиру тряхнуло, пол задрожал, что-то сухо затрещало и защелкало, зашатался шкаф, дверцы его распахнулись, и в комнате закружились фарфоровые чашки, хрустальные бокалы, какие-то сувенирные мелочи. Подросток поспешил убраться из комнаты, и вовремя — не выдержавший тряски шкаф рухнул на пол, погребая под собой останки женщины и мужчины.

Пробежав короткий коридор, паренек толкнул первую попавшуюся дверь и изумленно замер на пороге: пол не дрожал, ничего не шаталось, теплые тона, в которые окрасили стены и мебель лучи закатного солнца, успокаивали…

Какой закат? Какое солнце?

У окна стояла совершенно обнаженная девушка с длинными черными волосами, полными алыми губами и зелеными глазами. Яркими, светящимися зелеными глазами.

— Прикрой дверь, — певуче произнесла она чарующим голосом, и Вовка подчинился, чувствуя, как в голове начинает клубиться сладкий туман. — Умница, мальчик. А теперь подойди ко мне.

Шаг. Один. Второй. Четвертый… Что-то обожгло руку, сжимающую маленький холщовый мешочек. Мешочек?

— Брось его. — Этот голос. Восхитительный, небесный, пленительный. Самый прекрасный в мире голос… — Давай, мальчик, брось его.

Вовка медленно вытянул руку из кармана, уставился на то, что жгло ладонь…Откуда у него это? Надо выбросить…

И тут перед глазами возникло улыбающееся лицо Катеньки, ее смеющиеся зеленые глаза, когда она принимала из его рук букет астр, и пахнущий осенью двор, и неожиданно теплый ветер, растрепавший челку…

Вовка испуганно сжал в руке отданный новенькой мешочек, вскинул голову, глядя прямо в ядовитые злобные глаза. Катеньки?..

Страшно, такты сказала, ясноглазая, странная девушка? «Страшно» по сравнению с нахлынувшим на подростка ужасом было пустым, ничего не значащим словом. Жуткие глаза твари на лице милой, светлой девочки парализовывали.

— Где… Катя? — хрипло выдохнул Вовка.

Запахло мятой, и комната начала рассыпаться, осыпались даже тонкие лучики закатного солнца. Вовка понял, что стоит посреди заброшенной девичьей комнаты, когда-то бывшей очень уютной и симпатичной. В углу позади него рыдала Леся, прижимая к себе бледного неподвижного Димку. Перед окном, щуря светящиеся зеленые глаза, стояла не-Катя, а между ней и подростком замерла новенькая.

— Притащила сюда этих сопляков влюбленных, ведьма? — голос был хриплый, низкий, потусторонний. — Не стыдно было над мальчонкой чаровать?